К исследованию чудес - http://www.krtdiv.narod.ru/0.htm

Прошин Г. Чёрное воинство. М: Политическая литература, 1988. (215-240)
Глава 4. Святыни двух лавр.

СВЯТЫНИ ДВУХ ЛАВР

Если к культу мощей отношение может быть только однозначно отрицательным, то к тем, чьи останки покоятся в сырой земле или пещерах действующего Псковского Печорского или ставшего музеем Киевского Печерского монастырей, к реальным людям прошлого наше отношение никак не может быть определено той ролью, которая придана им в культе.
Даже в церкви мощи святых не всегда играли однозначно религиозную роль. Мы уже упоминали о своеобразно "музейных" приемах создания эмоционального воздействия и использования наглядности в монастырях. В монастырской "музеефика-ции" святынь первым, вероятно, был киевский митрополит Петр Могила.
Украина, XVII век. Знатный молдаванин из православной семьи и родственник украинских магнатов Петр Могила получил образование в Париже, служил в польских войсках. В 1625 году он принял постриг в Киево-Печерской лавре, и не достигший еще тридцатилетнего возраста инок стал игуменом

Лавры в высоком сане архимандрита. Одно из первых его дел - наведение порядка в пещерах, которые "украсились многим благолепием". Проходы пещер и тупики-ответвления были приведены в систему, связанную маршрутом, мощи переложены в раки и, оформленные соответственно рангу, размещены вдоль стен и в нишах подземных коридоров. Киево-Печерская лавра насчитывала мощи 131 святого: 9 затворников и 77 преподобных в ближних пещерах и 45 преподобных - в дальних. То есть количество, не сопоставимое ни с одним русским монастырем, и притом исключительно монашествующая братия. Пропаганду культа Лавры нельзя рассматривать в отрыве от всей деятельности Петра Могилы по укреплению православия на Украине в годы едва ли не самой сильной польско-католической экспансии. Время для Украины было чрезвычайно трудным. Троицкое братство в Вильно присоединилось к унии, а иезуиты основали там академию, появилась иезуитская коллегия в Полоцке. В конце XVI века - коллегия во Львове, в первой четверти XVII века - в Луцке, Баре, Перемышле, во многих городах Белоруссии, в 1620 году -в Киеве и в 1624 году - в Остроге. Украинское дворянство или примыкает к унии, или принимает католичество. На Украине обосновываются и "псы господни" - доминиканцы, орден папской инквизиции.
Став вскоре митрополитом киевским, Петр возвращает православным древнюю Софию, находившуюся в руках униатов, по мере сил восстанавливает ее и другие храмы Киевской Руси: церковь св. Василия воссоздается на сохранившихся развалинах древнего храма, отстраиваются заново Десятинная церковь (1) и церковь Спаса на Берестове. Эти храмы воспринимались не только как святыни православия, но и как национальное достояние, наследие Древней Руси, восстанавливалось историческое прошлое мест, священных для Украины не менее, чем для России и Белоруссии.

То, что было сделано митрополитом Петром в лаврских подземельях, можно назвать культурным пантеоном. Здесь не только молились и обретали опору в борьбе с идеологическим напором Ватикана. Киев хранил ценности прошлого и свидетельствовал величие наследия культуры Древней Руси. Опираясь на историческую традицию, Петр Могила расширяет деятельность Киевского братского училища. Запорожская Сечь клянется в случае необходимости вооруженной силой защитить монастырь, школу и богадельню братства.
С этого времени мощи киевских святых начинают играть важную роль в православном культе. В самом же монастыре налаживается тот род производства, в который посвящали весьма немногих. Частицы мощей в пещерах отделялись от мумифицированных тел и, считаясь чудотворными, как и все тело святого, стали пополнять святыни других храмов и монастырей. Залитые свечным воском, они хранились в специальных ковчежцах, вделывались в иконы и кресты, зашивались в нагрудные ладанки.
Спустя два века в каждом переходе пещер, у каждой иконы и у каждой гробницы стояла кружка для пожертвований. Гробовые монахи поторапливали туристов-богомольцев на маршруте, разработанном еще митрополитом Петром, подталкивали, ускоряли ход групп. На вопрос одного благочестивого паломника: отчего такое неуважение и к пришедшим на поклонение и к святыням пещер? - монах лаконично, но исчерпывающе ответил: "Целуют много, задерживают долго, а заплатят мало". Тут же у мощей продавали целебное "от живота" лампадное "маслице", целебную вату из гробниц (затыкать уши от простуды), крестики, свечи, образки.
Таким был культ мощей в первой на Руси Лавре. В последней (по времени основания) Лавре многое выглядело иначе.

Ковчежцы с мощами. Множество таких святынь в первые годы Советской власти верующие несли "на проверку" в государственные медицинские и химические лаборатории, в советские органы. Ответы ученых были неутешительны...

В 1703 году в устье Невы заложена крепость Санкт-Питерсбурх . Вокруг нее начинает быстро расти военный и торговый, корабельный и промышленный городок, вскоре ставший столицей Российской империи и - спустя двести с лишним лет -первой столицей первого в мире пролетарского государства.
Город встал на землях древнего Новгорода, на землях, героически защищенных "солнцем земли русской" князем Александром Ярославичем, прозванным за разгром шведов на Неве Невским.
В прежних стольных городах Руси - Киеве, Владимире, Москве - были сосредоточены важнейшие святыни русского православия. Никаких святынь в приневском краю не имелось.
В основанный на месте победы Александра Невского монастырь были торжественно перевезены из Владимира его останки. Монастырь получает свою святыню, город - небесного покровителя . Картина кажется обычной для основания и первых лет монастыря, в котором заинтересована государственная власть. Но так только кажется. Многое здесь непривычно и даже, на истово православный взгляд, выглядит еретическим. Мы должны оставить в стороне интереснейшие проблемы становления светской культуры вслед за полосой глубочайшей церковной реакции конца XVII века. Широкая и мощная волна барокко завершает переходный XVII век становлением новых светских и рационалистических тенденций в общественной, политической и культурной жизни молодой империи. Активное взаимодействие национальной и европейской культур противоречило "старомосковской" традиции Чудова монастыря, пытавшегося отстоять прежние пути общественной и культурной жизни России.
Даже проектируют и ведут строительство государева монастыря на Неве какие-то немцы, явные еретики: кальвинист Трезини и лютеранин Швертфе-гер. Петр отказывается от традиционной житийной трактовки "святого благочестивого и просиявшего добродетелями" Александра Невского. В дворянской империи главной добродетелью становится не благочестие, а исполнение служебного долга, лямка, которую на благо Отечества должны тянуть все сословия. В бумагах Петра сохранились заметки, где он требовал от Синода "втолковать" всякому, что спасение души не в монашестве, а в исполнении государственных обязанностей, определяемых не духовенством, а светской властью. Синод, назначенный тем же Петром, быстро понял несовременность прежних патриарших позиций, и отныне представители духовенства черного и белого становятся верными слугами монархии.
(В действительности место победы новгородской дружины - южнее, при впадении в Неву Ижоры. Маловероятно, что первые петербургские краеведы ошиблись, указав на устье тогдашней Черной речки. Просто этот район был Удобнее для монастыря, ближе к городу и дороге на юг. Связь его с победой Александра - монастырская легенда, придававшая историческую значимость месту.)

В специальных гнездах иконы находится частицы мощей, косточки и т. п. Все это залито воском. Каждая ячейка с именем святого, частица тела которого помещена в икону. В Киево-Печерской лавре такие "святые частицы" фабриковали тысячами. Здесь можно было получить мощи ..своего" и даже не только "своего" святого...

Для Петра I Александр Невский - в первую очередь не святой, а его предшественник в государственных и военных делах, защитник Русской земли, к тому же связанный с местом основания невской столицы. Вслед за перенесением его праха в Петербург опубликован указ царя, чтобы отныне и навсегда образ Александра "в монашеской персоне отнюдь никому не писать".
Позднее на гробнице появляются не традиционные молитвенные надписи, а стихотворная эпитафия и текст, подчеркивавшие прежде всего патриотические заслуги Невского, его воинскую доблесть. Они сочинены М. В. Ломоносовым.

...Александру Невскому
Россов усердному защитнику,
презревшему прещение мучителя,
тварь боготворить повелевшего,
укротившему варварство на Востоке,
низложившему зависть на Западе,
по земном княжении в вечное царство
переселенному в лето 1263.
Усердием Петра Великого
на место древних и новых побед
перенесенному 1724 года.

Культ Невской лавры как бы противостоит традиционной религиозности Киево-Печерской лавры. В монастыре на Неве кроме гробницы Невского не было других мощей, не было чудотворных икон. Светский характер религиозного культа укрепился и держался в монастыре не только как результат преобразований первой четверти XVIII века. Церковь, правда, весьма сдержанно относилась к Петру I, который "не ценил заслуг монашества", но дело не в одном Петре. Лавра на Неве демонстрировала отсутствие суеверий в православии, что было важно иметь напоказ в столице, где слободами жили представители множества различных исповеданий российских подданных, где существовали многочисленные дипломатические и другие представительства "иноверцев".
Еще раз подчеркнем, что верхи монашества прекрасно знали в век просвещения истинную цену своих святынь, но продолжали настойчиво внедрять их ради сохранения веры "в простом народе".
Минул век вольнодумного просветительства и якобинства, единение церкви и монархии становится более тесным, более традиционным.

ДРУГИЕ РЕЛИКВИИ
Еще одним средством воздействия монастыря на паломника был культ реликвий, которым также приписывалась сила чудотворения. Преобладающими оказывались реликвии, связанные с местными святыми, основателями монастырей, юродивыми и т, п. Это прежде всего "железа" - вериги, колпаки, пояса, "власяницы", которыми иноки "умерщвляли плоть", и важная часть монашеского облачения - параман, напоминающий пояс с портупеей. Это не тот параман, который надет на всяком монахе, а тоже металлический, тяжелый, надеваемый для ,,подвига духовного". От преподобного Никиты-столпника (XII в.) в Переславльском монастыре сохранялись "столп, в котором проводил время преподобный" и его вериги. Власяница преподобного Логгина Коряжемского хранилась в Николаевском Коряжемском монастыре; схима (облачение) преподобного Нила Столбенского - в его пустыни и т. д.
Оставим пока в стороне сам "подвиг" инока; 20-30 фунтов оков изумляли и приводили в благоговейный трепет богомольца, который мысленно примерял на себя холодную тяжесть стали и ужасался терпению монаха, годами не снимавшего вериги с тела. Случайно ли, что ни в одном монастыре вериги не хранили в ризницах, где можно было встретить немало предметов, по тем или иным причинам вышедших из обихода? Вериги из употребления никогда не выходили. По смерти подвижника их снимали с тела и выставляли на поклонение богомольцам. Вериги всегда были на виду.
В Волоколамском монастыре паломникам показывали двое чьих-то вериг по 20 фунтов каждые, хранили там и вериги самого Иосифа Волоц-кого.
В действующем Псково-Печорском монастыре богомольцы могут увидеть вериги, укрепленные над могилой схимника Лазаря. Считается, что они весят 27 фунтов. Вериги тоже включались в число чудотворных святынь. Так, железные колпаки-камилавки давали надевать паломникам, страдавшим головными болями.
Использовали монастыри и другие предметы, связанные с иноческими подвигами. Пещера -место подвигов преподобного Корнилия - сохранялась Палеостровским Богородицким монастырем; келья основателя Кашинского Николаевского монастыря сберегалась внутри его ограды; в Троицком Комельском монастыре хранилось дупло дерева, в котором основатель монастыря преподобный Павел Обнорский прожил три года. Дупло не единственное: в часовне Калужской Тихоновой пустыни сберегалась колода "от того дуба, в дупле которого уединялся преподобный Тихон". Иногда эти предметы имеют действительную историческую ценность. В Троицком Скопинском монастыре, а позднее в Дмитриевой Ряжском, бережно хранился двухаршинный тяжелый посох Пересвета, инока, посланного из Сергиевой лавры в войско Дмитрия Донского. Александр Пересвет единоборством с татарским по-единщиком начал Куликовскую битву. Сейчас посох находится в Рязанском краеведческом музее.
Как правило, эти реликвии - результат позднейших фальсификаций. Например, по уверениям монахов Псковского Иоанно-Предтеченского монастыря, у них хранился крест, полученный в Ростове преподобным Авраамием (X в.) непосредственно из рук явившегося ему Иоанна Богослова...
В Кирилло-Белозерском музее-заповеднике экспонируются кресты, якобы вырубленные самим преподобным Кириллом. Они чудотворны. В музейном зале выставлен крест, когда-то обгрызенный паломниками, что, по уверениям монахов, помогало избавиться от зубной боли. Современные методы дендрологического анализа показывают, что кресты никак не старше XVIII века (напомним, что Кирилл умер в 1427 г.), аналогична датировка и его кельи, которую монахи сохраняли как реликвию преподобного.
Число примеров нетрудно умножить.
Следует отметить, что большинство культовых реалий этой группы церковь к числу чудотворных прямо не относит. В ряде описаний монастырей можно встретить лишь осторожные указания на происходящие от этих предметов чудеса, но это не правило. Реликвии такого рода использовались в монастырях главным образом для прославления собственного монашества. В то же время иночество, ничтоже сумняшеся, проповедовало массе паломников чудотворность, обретаемую едва ли не любым предметом, вступившим в контакт со святыней. И здесь существовало "двойное правило". Для "простецов" все в монастыре оказывалось чудотворным. Остается только поражаться беззастенчивости одних и легковерию других.
Некоторые церковные авторы, стремясь избежать иноческой вульгаризации, дискредитировавшей религию, возвышали голос против явной профанации культа. Так, известный церковный писатель князь Долгорукий еще в начале XIX века, на основе личных наблюдений, дважды, с промежутком в несколько лет, возмущенно пишет о прямом кощунстве монахов у мощей св. Варвары в Киевском Михайловском монастыре. Чернецы торговали реликвиями: "...пропасть образов, колец, крестов, и все накладено в раку, и торг идет своим порядком". Паломники "и в самом гробе копались, как в ящике"; монахи же "торгуются и просят подороже". Прошло несколько десятилетий, и те же факты в полной мере подтверждает другой очевидец -Д. И. Ростиславов. Видно, культ этот стал притчей во языцех. В те же годы Ф. М. Достоевским написаны "Братья Карамазовы". В романе экзальтированная и суеверная госпожа Хохлакова пытается благословить Митю Карамазова именно образком от мощей Варвары-великомученицы. "Позвольте мне самой вам надеть на шею и тем благословить вас на новую жизнь". Кстати, не случайно серебряный образок надет на Дмитрия. Его "новая жизнь" - на каторге. В романах Достоевского немало деталей с тонким, антиклерикальным смыслом.
Кощунственная торговля "у Варвары", подозрительная даже с точки зрения ортодоксального православия, существовала еще в советское время, вплоть до закрытия монастыря.
Среди особо чтимых святынь были реликвии святой земли - Палестины и монастырей Афона. Частицы "ризы богоматери" и хитона Христа в Псковском Иоанно-Предтеченском монастыре, в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой лавры тоже была частица хитона и даже "капля крови Христа" и т. д. Были и такие реликвии, как "млеко пресвятой богородицы", "пот с главы мученицы Екатерины", вода из следа, оставленного богоматерью, и т. д.

***

ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ ТЕМЫ
Маршрут по обители

Может сложиться впечатление, что в монастырь массы шли преимущественно ради утешения в беде, а монастырь в свою очередь выставлял одно! о, много двух-трех аскетов, которые запугивали небесными карами, поучали народ о том, что на земле все греховно, что страдать полезно и что за гробом такого страдальца ждет вечное блаженство.
Однако стоит задать простые вопросы, например, так ли уж много было тех, кто от неизбывности беды не находил себе иного утешения, кроме как в монастырских стенах, и другой - много ли можно было найти охотников идти в монастырь ради того, чтобы вернуться оттуда запуганным грядущими мучениями и отказаться от радостей земной жизни, как первоначальное впечатление оказывается, мягко говоря, недостаточно обоснованным. И ответить придется иначе/ Вряд ли многотысячные толпы паломников собирались здесь для того, чтобы их лишний раз запугали греховностью мира.
Монастырь много сложнее упрощенных представлений о нем. Прежде всего он зрелище. И зрелище, рассчитанное на весь спектр, всю возможную гамму человеческих переживаний. Страх находил в ней место, но вряд ли это чувство было преобладающим. Более того, увидев изможденных аскетов, услышав заунывный и строгий напев покаянных канонов, грозные слова о грядущем возмездии грешникам, богомолец, паломник переживал нечто вроде духовного очищения, сублимировал свои чувства, на какой-то момент проникаясь сказанным ему, увиденным им, и, отозвавшись эмоционально, чувствовал себя далее свободным от ответственности. Он уже "проиграл роль" праведника, пережил ее эмоционально и далее мог быть и оставался на деле пассивным. Такова особенность церковного зрелища, в котором на момент является ощущение сопричастности, а затем воздействие это, мистифицированное по сути своей, не оказывает и не может оказать сколько-нибудь серьезного воздействия на душу человека. Зрелище лишь на миг возбудило его, но мир мистической фантазии никак не может быть совмещен с реальным миром действительной жизни и впечатление это оказывается лишь своеобразным развлечением души.
Более того, монастырь - зрелище и в прямом смысле этого слова. Здесь существовало множество того, что просто следует назвать развлечением, даже своеобразным аттракционом. В одном из монастырей неподалеку от Киева стояли фигуры монахов, манекены в рост человека, с кружкой в руках. Если в эту кружку опускали монету, манекен кланялся. Этот нехитрый механизм можно оценить как нечто недостойное провозглашаемых монашеством неземных идеалов, и это будет верная оценка. Можно сказать, что это стремление иночества к наживе, и это тоже будет верно. Но есть еще одна сторона - развлекательность, зрелищность монастырской куклы. Жестяной монах с кружкой - вместе со всем сказанным о нем - аттракцион, любопытный многим, запоминающийся и... развлекающий. То же следует сказать о множестве монастырских поделок: ложек, образков, крестиков - все это по сути являлось сувениром, памятью о богомолье, памятью посещения обители, а никак не святыней. Так многие паломники и относились к этим копеечным образкам, свечкам, бутылочкам и т. д.
Паломник попадал в монастырь на своеобразный туристский маршрут. Ему показывали святыни и храмы, иконы и кельи, он видел, как в театре, жизнь, отличную от его собственной, одновременно замкнутую и показную. Перед паломником развертывался грандиозный спектакль из чужой ему жизни, и в этом спектакле каждый играл свою роль. Плохой монах и хороший - они равно были интересны паломнику, а поэтому равно нужны и монастырю. Монах грешный был даже полезнее.
У стен монастырей часто бывали ярмарки, почти всегда шумел базар. А где базар и ярмарка - там и еще множество всяких развлечений: балаганы, карусели, ларьки с лакомствами, торговцы вразнос со всяким нехитрым товаром. Здесь же были и монастырские лавочки.
В зрелище монастыря, в монастырское действо паломник включался активно. Где следовало, он становился на колени, что следовало - целовал, где полагалось - молился, где протягивали кружку -опускал в нее монету. Некоторые монастыри кормили паломников. Это было не убыточно: пища была самая простая - постные щи из одной капусты да жидкая кашица, в праздник слегка сдобренная постным маслом. Квас, тот самый монастырский, кислый, о котором иноческий авторитет прошлого утверждал, что он "хорошо желудок прочищает". Такой обед настраивал паломника на мысль о том, как истово спасают монахи душу в святой обители, как они пренебрегают "земным". И одновременно это становилось еще одним своеобразным развлечением паломника, память о котором сохранялась надолго. Монастырь же ничего не терял, он даже приобретал на этих бесплатных обедах. Инок неспешно обходил столы и перед каждым ставил кружку для сбора пожертвований. Ничего не требовал. Если в кружку не опускали монеты, то, помедлив, передвигал ее дальше. Но психологический расчет был точен. Здесь часто отдавали действительно последнее.
Кроме этого соучастия в монастырском зрелище, в монастырском действе, паломник во многих обителях сталкивался с образцами высокого искусства: шедеврами зодчества и живописи, шитья и чеканки, литья и резьбы и многим другим, что украшало обители и что ныне бережно сохраняется художественными музеями нашей страны. Высокое искусство производило свое, неизгладимое впечатление, и, пусть даже не понимая этого, а лишь смутно ощущая, что все это труд народа, богомолец проникался величием памятников, созданных трудом и талантом его предков...
И, наконец, истовый богомолец привозил домой не только сувениры, но и "святыни", чудотворность которых казалась ему неоспоримой по одному лишь месту, в котором они были получены.
Впрочем, и здесь не следует преувеличивать степени того религиозного пиетета, который питали и паломник, и чернец в своей обители к святыням. Иные верили, иные же прекрасно понимали, что не только их святыни "неподлинны", но что вообще подлинных "чудотворных" святынь не существует в природе. Все это не имело значения. Ведь чудеса могут происходить и от "неподлинных" святынь. Важно, что святыня получена в монастыре...
Такова оборотная сторона монастырской медали. С искренней верой в святыни, в силу чудотворных икон, в монашескую молитву, которая "скорее дойдет к богу", сливалась жизненная, свободомыс-ленная настроенность тех же богомольцев, тот постоянный и оптимистический скептицизм народа, который утверждал: "на бога надейся, да сам не плошай", фактически исключая бога из практической жизненной ситуации.

***

Некоторую "чистку" святынь этой чудотворной группы по временам проводила сама церковь. Митрополит Стефан Яворский, отметив, что в западной церкви великое множество фальшивых реликвий, указал "смотреть, дабы и у нас такого безделья не было". Казалось бы, самое изощренное богословие должно стать в тупик перед требованием митрополита. Разобраться в подлинности "той" щепочки и в подложности "этой" - задача, принципиально невыполнимая, подлинной чудотворной не существовало в природе.
Для Стефана никакого тупика не было: верить следовало в то, что официально утверждено, а что не утверждено - в то не верить. Иных критериев не требуется. Так вводилось единообразие культа, под контроль Синода ставилась вся эта своеобразная отрасль "прикладного искусства" на местах, регламентировалась, подчинялась столице. Не следует приписывать распоряжение Стефана рационалистической просвещенности митрополита, хотя он был широко эрудированным ритором, поэтом и просветителем. Но закономерность культа такова, что, как только затрагивалась вера, как только речь шла о религиозном миропонимании, "прогрессивные" и "реакционные" деятели церкви начинали мыслить сходно: все должно было служить усилению религиозности. Если виделась угроза - церковники шли единым фронтом. Детали и частности не имели особого значения, они лишь оттеняли методы приспособления идеологии к меняющимся условиям времени.
В течение XIX века из культа постепенно исчезли щепочки - частицы гроба господня, "который, - возмущались ревнители православия, "очищенного от суеверий", - подобно русским гробам, будто бы сделан из дерева". Но отнюдь не все вопиющие нелепости можно было устранить - большинство из них слишком долго и усердно прославлялись церковью, да и монастыри (вопреки возмущению ученых-богословов: "такими вещами можно обманывать только очень простодушных людей") решительно сопротивлялись изъятию доходных святынь, рассчитывая все на тех же "простодушных".
Если Синод негласно распоряжался убрать щепочки "от гроба", то с другими щепочками так поступить он не мог. Речь идет о многочисленных "частицах креста, на котором был распят Христос". Невозможно подсчитать, сколько таких частиц обращалось в монастырях и храмах, домашних церквах суеверного купечества и в старообрядческих скитах, просто среди верующих: на божнице, в красном углу, за иконой - на всякий случай. Ж. Кальвин, пожалуй, не преувеличивал, когда говорил, что из крестов, сохранившихся целыми, и их частей можно построить корабль. Сказано это было почти 400 лет назад и касалось одного европейского католицизма. С тех пор этой святыни прибавилось и на Западе и на Востоке.
Частицы креста были в Рождество-Богородиц-ком, Житомирском, Новгородском Юрьевом и многих других монастырях. Даже в Троицкой общине, в подмосковных Кимрах, основанной в самом конце XIX века, оказалась "частица креста господня"... Усомниться в подлинности щепочек было рискованно: частица креста в-Богородицкий монастырь была пожертвована в 1866 году царской семьей, в Юрьев - графиней Орловой, едва ли не самой большой религиозной фанатичкой XIX века.
Последняя из названных нами - Троицкая община: в ней частица - дар константинопольского патриарха, а о создании этой общины в Кимрах горячо радел всесильный Иоанн Кронштадтский, основавший не один монастырь и сам готовившийся в святые.
Парадоксальной особенностью "самых священных" реликвий была их общедоступность. Монастыри изготавливали святыни в таком количестве, что страна была буквально наводнена ими, их везли с севера и юга, слали с Афона. Простота дела соблазняла многие обители; завести хотя бы пень, на котором молился подвижник (была такая святыня), и потихоньку продавать разные щепочки, обнадеживая богомольца чудотворностью.
И еще раз вспомним Иакова Боровичского. Легенда, с которой мы начали вторую главу, имела продолжение. Мощи Иакова спустя столетие после их обретения приглянулись новгородскому владыке Никону, и, став патриархом, он перенес их в свой Иверский на Валдае монастырь. Там культ не столько самих мощей, сколько колоды, в которой они лежали, расцвел в полную силу. Паломникам давали грызть колоду для исцеления от разных хворей. Особенно же от зубной боли. Поскольку поток паломников был велик, а колода конечна, то монахи время от времени заменяли ее. Со временем стали торговать щепочками "от гроба", на которые шли деревья из монастырского леса. Разумеется, те, что упали и достаточно подгнили для того, чтобы смогли сойти за древнюю колоду. Торг шел с размахом.
Своеобразный тунеядческий слой пранников и "профессиональных" паломников котомками и коробами разносил бесчисленное количество таких святынь по всей Руси. Это о них писал Некрасов:
Пускай нередки случаи. Что странница окажется Воровкой; что у баб За просфоры афонские, За "слезки богородицы" Паломник пряжу выманит, А после бабы сведают. Что дальше Троицы-Сергия Он сам-то не бывал.

Пузырьки со свитой водой из монастырских колодцев, с маслицем из лампад и"от гробов преподобных " тысячами расфасовывали многие монастырские лавочки. Надо бы сказать "мастерские", но разве можно назвать мастерской место, где в специально заказанный на стекольном заводе пузырек разливают лампадное масло? Цехом тоже не назовешь... Одно слово - лавочка. В успехе культа важную роль играет форма, в которой святыня представляется богомольцу. Сам пузырек с подходящим по случаю изображением и текстом не только пропагандирует святую обитель, но становится если не реликвией, то сувениром, памятью о богомолье.

И действительно - ,,пускай". Дальше Троице-Сергиевой лавры можно было не ходить из мест, где искали, кому хорошо живется на Руси, семь некрасовских мужиков. Те же святыни были и ближе. Конечно, это уже сугубый фальсификат нечистых на руку паломников. Но у них был перед глазами достойный пример торга столь же "святыми" реликвиями. И ничего не смог бы тут поделать просвещенный митрополит Стефан Яворский...
Мы вели речь о реликвиях. Но существовал еще один - низовой - уровень их распространения, превращавший чтимую святыню в нечто среднее между талисманом и обыкновенным сувениром монастырской лавочки.
Стекольные заводы выполняли большие заказы монастырей на флакончики для святой воды, елея-"маслица" и т. д. По израсходовании святыни флакончик оставался сувениром. Литографские заведения (особенно известны с конца прошлого века литографии Бонакера в Москве и Фесенко в Одессе) массово тиражировали изображения священных предметов. Так распространялся, например, "след Христов" - вырезанное из дощечки подобие стопы правой ноги. На плоскость наклеена религиозная картинка. Реликвия святой земли получила цензурное разрешение на тираж. По краю пятки буковками наимельчайшего, еле различимого шрифта значится: "Печатать дозволяется. С.-Петербургъ 24 апр. 1890 г. Хромо-Литограф[я Е. Фесенко. Одесса".
Даже некритичное религиозное сознание тревожил вопрос о подлинности святыни, к которой ходили на поклонение, и в особенности святыни, приобретенной в монастырской лавочке или у захожего странника. В первом случае сомнение успокоить было несложно: все веруют, святыня древняя, икона "намеленная", послушливая, монахи лучше нас, грешных, знают, - словом, множество религиозных доводов заглушало сомнение.
Не то, если речь шла о приобретенной "частице", залитой воском, лоскутке, щепочке... Подлинность воска сомнений не вызывала, а вот святыни в нем... Суеверное сознание со страхом отбрасывало от себя мысль о том, что всем святыням - одна цена. Сомнение благочестиво успокаивалось на том, что "моя" и "наша" святыня, может, не единственная, но наверняка подлинная.
Этим привлекал богомольцев монастырь. "Чужую" святыню в Новое время монашество впрямую не отрицало, настаивало лишь на подлинности своей. И все же для признания "чудотворности" богомольцу требовалась реальность, "подлинность" святыни. Реликвия не с неба падает. Нужен хоть малый повод, ибо сознание, даже религиозное, требует хоть видимости доказательств.
Так создавалась земная слава небесных чудес. И здесь просвещенный митрополит тоже ничего не смог бы поделать. Впрочем, и не стал бы.

ВОДА И КАМЕНЬ

Самые распространенные в культе святыни представляла сама природа - это вода и камень. Разумеется, и то и другое в каждом монастыре наделялось чудотворностью, обрастало своими легендами, местными исцелениями, держалось по значимости на уровне икон и мощей.
Камням в культе повезло как-то особенно. Монастыри брали камень не только на строительство храмов. Камень широко и многогранно входил в православный культ. Стоя на камне, приплыл против течения Волхова в Новгород Антоний Римлянин. В монастыре, давно ставшем музеем, лежит этот валун, бывший когда-то святыней. В действующей Почаевской лавре показывают "отпечаток на камне ноги божьей матери". В храме монастыря богомольцы и туристы скорее с любопытством, чем с умилением, заглядывают в тесную нишу. За толстым стеклом внизу можно разглядеть сероватую поверхность с неровностями, в которых даже при большом воображении трудно угадать "отпечаток ноги". Осмотр святыни весьма затруднен, но для того, чтобы легче вообразить нужное, вокруг нее повсюду изображен "след божьей матери" вышитый, нарисованный, вырезанный из дерева, он вполне заменяет паломнику неясный абрис на известковом туфе. В современных церковных изданиях - прежние легенды: божья матерь явилась "на Почаевской горе в огненном столпе", оставив след, в котором и "поныне не иссякает чистая прозрачная вода".
На первом месте, конечно, камешки святой земли. Из далекой Палестины их непременно привозил всякий паломник. Производство таких реликвий-сувениров было налажено издавна и очень широко. Реликвия транспортабельна, недорога, прочна. На многих камешках писались привлекательные образки с сюжетами места действия: камешек от пещеры Рождества Христова, камешек

Набор камней -сувениров из "святых мест".

Реликвия транспортабельна, недорога, прочна. На многих камешках писались привлекательные образки с сюжетами места действия: камешек от пещеры Рождества Христова, камешек от "столба, к которому был привязан Спаситель". В Заиконоспасском монастыре кусочек камня, "на котором сидел англе, возвестивший о воскресении Христа", в Серафимо-Дивеевской пустыни камень от гроба богоматери... В Новом Иерусалиме почитали камень, принесенный из мест, "куда удалилась Мария Египетская...". В Жировичском Успенском монастыре до сих пор чтят валун, "на котором был обретен чудотворный образ" богоматери. В Свято-горском Успенском монастыре сберегали камень, "на котором стоял некий юноша", когда ему явилась богородица. Камень стоек, валун не вызывает соблазна похищения, его можно благоговейно целовать без ущерба для сохранности. Наконец, прочная вещность его массы убедительна в том смысле, что сам он не есть произведение человеческих рук, то есть исключается подделка собственно камня и, на худой конец, он легко возобновим.
Камни из святых мест паломники везут едва ли не с первых лет принятия православия, когда новообращенным христианам Киевской Руси открылся путь к святыням православного Востока. Путешествия-паломничества предпринимались с разными целями: для уяснения культа и богослужения, для пополнения храмов святынями, вывезенными из Палестины или перекупленными у предприимчивого греческого монашества, для получения образования в монастырях Афона - крупнейшего идеологического центра христианства, долгое время значившего в богословии больше, чем Ватикан, Константинополь и центры Малой Азии. Насущные церковные нужды вели в Константинополь игуменов и епископов, устроителей церковной и монашеской жизни.
Но паломничества прежде всего и более всего вызывали интерес, который, говоря современным языком, следовало бы назвать туристским, - это было стремление познакомиться с культурой других стран и народов, с их обычаями и жизнью. Такое паломничество стало в Древней Руси массовым уже в начале XI века. Настолько массовым, что церковь ограничивает поездки. Ограничение было вызвано тем, что особого благочестия паломники не испытывали и "святыни" их интересовали лишь постольку, поскольку вообще вызывали любопытство.
Новгородский епископ Нифонт (1060-е гг.) препятствует сильно распространившемуся паломничеству, ибо, возмущается он, идут не поклоняться святыням, а "пить и есть чужое". Речь не о княжеско-боярских паломничествах - их не ограничивали, а о тех социальных группах, которые, то отторгнутые от дела передрягами княжеских усобиц, то избегавшие кабалы, срывались с насиженных мест, бродяжили, ища временного пристанища, и при первой опасности вновь срывались с мест. Тут Нифонт был прав. С завоеванием Палестины крестоносцами открылась возможность и посещения гроба господня, величайшей христианской святыни. Повезли реликвии и оттуда.
Характерно паломничество Даниила - игумена-воина, принявшего в Киево-Печерской лавре постриг, а затем и руководство каким-то из княжеских монастырей Киева. Даниил посетил Палестину в начале XII века. То ли в 1104-1106, то ли в 1106- 1107 гг. - мнения исследователей расходятся. В пути он вел дневник, а по возвращении написал "Хождение" - повествование о своем путешествии, где дал лучшее в средневековой литературе Европы описание святой земли. Даниил на Пасху ставит лампаду к гробу Христа "от всей русской земли". Игумен поспел в храм только в вечер страстной пятницы и, хотя дверь была уже заперта, разыскал ключника и "пообещал ему". Двери святыни сразу же раскрылись. А он, срочно купив лампаду "очень большую", налил ее маслом и поставил прямо на гроб Христа. (Лампады на богослужении в великую субботу загораются сами собой - это чудо демонстрируют и в наши дни.)'

На третий день Даниил забирает лампаду обратно - она и масло, которого оставалось еще изрядно, стали священны и чудотворны. И третью реликвию получает Даниил - опять-таки "подав кое-что" ключнику. Тот отколол кусочек гроба господня, взяв, кроме мзды, клятву не говорить об этом в Иерусалиме. Знал бы будущий герой нашего эпоса -- "Данила старчищо", былинный "Данила Игнатьевич", черниговский рыцарь и монах, каким благочестивым камнепадом отзовется его реликвия на Руси! "Хождение" Даниила было одним из самых читаемых произведений древнерусской литературы, и, конечно, камешки-реликвии, камешки-сувениры на долгие века - традиционный багаж всех последующих паломников.
Кроме культа камней в монастырях процветал культ целебной "землицы" или "песочка" от могил святых или чтимых в данной обители покойных иноков. В Ближнем скиту богатейшей Глинской пустыни от могилы чернеца Макария брали "для исцеления от немощей" песок. В Берлюковской пустыни Московской епархии святыней была могила схимника Афанасия. Надгробная плита из относительно мягкого песчаника "вся изъедена зубами, так как существует поверье, что камень этот избавляет от зубной боли", писал "Московский листок" в 1912 году.
И, наконец, вода. Любой монастырь мог снабдить и снабжал каждого паломника чудотворной целительной святыней. Это вода из монастырского святого колодца, вода святого озера - в таких озерах купались, например, Саровские и соловецкие богомольцы: больные с надеждой исцеления, здоровые - впрок.
Здесь логика культа безошибочна. Воде магические свойства приписывались еще в первобытных верованиях, водой совершается таинство крещения, наконец, вода просто отмывает, как же не уверовать, что среди прославленных святынь вода монастыря не смоет грехов? Современные верующие несут из церкви и монастырей святую воду, уверяя безбожников, а еще более самих себя, что она целебна и "целый год не протухнет".
Степень чудотворности воды непреоделенна, но наличествует всегда. Особенно в тех монастырских колодцах, которые, по преданию, "ископал сам основатель обители". Колодец, конечно, копался в каждом монастыре при его основании - вода была нужна. И затем - была нужна святыня - становился святым. При некоторых таких колодцах, а их собственноручно копали, по преданию, Тихон Калужский, Иосиф Волоцкий, Иоанн Новгородский, Павел Обнорский и многие другие преподобные, устраивался особый культ с крестными ходами.
Еще более чтилась вода колодцев и источников, которых преподобным даже не приходилось копать своими руками. Так, Сергий Радонежский помолился - и в Лавре забил ключ, из которого верующие везут воду до сего дня. Точнее, они так думают. Напрасно говорить, что источник иссяк больше ста лет назад и тогда же монахи подвели к часовне водопроводные трубы, напрасно говорить, что и сейчас Лавра пользуется городским водопроводом Загорска! Важен ритуал, который сопровождает раздачу воды в лаврской часовне. Таких сугубо чудотворных источников, явившихся по одной молитве преподобного, было довольно много. В Троицком Михайловском источник забил по молитве Михаила Клопского в конце XIV века, а в Знаменской общине, где пустынница Анастасия молилась на камне, колодец был выкопан ею хотя и собственноручно, но место указано "явившей себя божьей матерью".
Вода таких колодцев не использовалась на хозяйственные нужды. Соответственным образом оформленный (чаще всего надкладезной часовней), с подходящими случаю иконами, повествующими о явлении источника, о происходивших здесь чудесах исцелений. Само оформление без слов давало понять, что вода здесь не простая. Благочестивый паломник прошлого негодует на то, что иноки действовали избирательно. "И между тем послушник, руководитель ваш, предложит вам напиться воды из колодца, намекая, что это не простая вода, а особенная. целебная; человеку, которого можно счесть за простоватого, он назовет ее чудесною. И когда вы выпьете хоть глоток ее, то вам предложат опустить какую-нибудь лепту за это в кружку". У святого колодца, однако, был важный недостаток - его нетранспортабельность. Чудодейственные свойства воды деликатно исчезали при административных преобразованиях; если обитель закрывалась, а братия переводилась в другое место, то святой источник терял ставшие ненужными чудотворные свойства и становился обычным водоемом.
Можно найти в этих культах древнейшие, дохристианские языческие связи с культами земли и воды, можно вспомнить прекрасную и безусловно дохристианскую традицию брать с собой в ладанке горсть родной, поистине священной земли Отечества. Но монастырь если и учитывал эти древние традиции народа, то обращал их в средство обогащения и объективно эксплуатировал те суеверия, которые громил в поучениях с амвона.
Религиозность же это укрепляло.
Паскаль когда-то дал совет колеблющимся в вере: "Старайтесь убедить себя не большим числом доказательств в пользу бога, а поступайте так, как если бы вы верили: берите святую воду, заказывайте службу и т. д. Это вас даже само собой заставит верить и поглупеть..."
Звучит парадоксально, но острота Паскаля - не шутка. За ней стоит глубокое психологическое наблюдение. Монашество знало точность этого метода - "верить и поглупеть".

Система монастырских святынь
Культ святынь процветает и в конце XIX - начале XX в. В это время новые святые места создаются быстро и системно. Несколько рядовых примеров: Знаменская женская община. Матушка из дворян. После смерти мужа решает основать в собственном имении монастырь. Это ей (частый случай) "указано в сновидении". Дело сразу же ставится на широкую хозяйственную ногу. Казна выделяет мельницу, помещица - владелица будущего монастыря назначается игуменьей, организуются какие-то мастерские. Поместье становится монастырем. Сестры с четырех утра встают на молитву, после которой работа в полях и мастерских до захода солнца, с восьми вечера все снова отправляются по кельям на молитву и короткий сон. Из 177 монахинь четыре -административный аппарат хозяйства во главе с игуменьей. Остальные - сестры-труженицы. Игуменья обзавелась частицами святых мощей и двумя иконами с Афона, которые вскоре были названы чудотворными. В наборе святынь - "камень гроба господня" и частица креста, на котором был распят Христос.
Известный митрополит Филарет велел в Троицкой лавре выкопать пещеры, подобные тем, что существовали в Киево-Печерском монастыре. Он хотел, чтобы "его лавра" имела самый полный набор святынь. Конечно же столь явно, как писали современники, "мнимые" пещеры вызвали недовольство в первую очередь среди религиозно настроенных людей. Но Филарет знал религиозную психологию: прошло время, и пещеры Троицы вписались в систему культа. Спустя несколько десятилетий, превосходно разбиравшийся в православии и наблюдательный человек, художник М. В. Нестеров, пишет: ,,Пещеры эти однородные по характеру с Киевскими". Культ был организован с размахом. Выстроена гостиница, так и названная "пещерной". В одной из пещер поместили чудотворный образ, и, пишет М. В. Нестеров: "Икона эта собирает сюда много тысяч богомольцев, которые несут и везут многие тысячи рублей. Обитель цветет, монахи грубеют и живут припеваючи..."
4 февраля 1905 года террористом Каляевым был убит великий князь Сергей, генерал-губернатор Москвы, возглавивший борьбу с восставшими рабочими. Три года спустя несколько приближенных ко двору лиц, вместе с вдовой убитого, развивают деятельность, конечной целью которой было создание культа еще одного святого. Некая Кузнецова (будущая инокиня Поликсена, настоятельница нового монастыря) приобретает под Зарайском 90 десятин земли и, не дожидаясь решения Синода, в течение года строит каменные храм, корпуса келий, службы. В следующем, 1909 году здесь открыта Гефси-манская женская община, набраны сестры. Сестры, как и положено, молятся, в меру огородничают - не в них дело. За первым храмом строят второй престол в него жертвует царица. Иконостас "Гефсимании" подарен вдовой, которая приняла постриг. Появляется образ богоматери с неугасимой лампадой. Образ во время службы спускается сверху на шнурах (способ взят из монастырей греческого Афона). Некоторые русские монастыри использовали такие иконы, спуская их поближе к молящимся за определенную мзду. В "Гефсимании" ни в каких доходах не нуждались - способ заимствовали, чтобы внушить большее почтение к образу, который должен был вскоре стать чудотворным.
С первых дней новой обители в ее распоряжении были многочисленные святыни, которые жертвовались разными высокопоставленными лицами. Здесь еще не чудотворная, но уже "весьма чтимая" икона Воскресения, части камней ,,от гроба богоматери и гроба господня", "камень иорданский, камень вертепа вифлеемского", часть все того же креста, "на котором был распят Христос", листья маслины, "под которой он молился в Гефсиманском саду", и др. Подбор святынь не случаен, все продумано тщательно. Реликвии напоминают о важнейших этапах евангельского мифа: рождение, крещение и -акцент на последних днях жизни Христа - "страстные" сюжеты. В этом - стремление провести параллель судьбы Христа и "убиенного невинно" Сергея. Можно понять горе вдовы, стремление ее увековечить память мужа, но это все - область личной жизни, а культ, созданный в глухие годы реакции, поражает откровенным мракобесием, с которым подбирались и театрально помещались в храме все эти "камушки" и "частицы", заведомо предназначенные к проявлению чудотворности. В таком быстром и умелом создании нового "святого места" для монашества нет ничего необычного. Столь же полный набор святынь оказался в Троицкой женской общине Тверской губернии. Основанная в 1896 году, она вскоре оказалась под опекой Иоанна Кронштадтского. Немедленно появляется добрый десяток больших святынь. Среди них семь икон, в которые вделаны "частицы" покрова божьей матери, мощи ряда святых, частицы креста и гроба господня, его одежды, кусочек мантии и волосок из бороды Серафима Саровского... Пропагандировать чудотворный характер святынь в этих случаях начинали немедленно.
Иеромонах Евстратий - духовник общины - пишет об "особенных знамениях", которые происходят в "Гефсимании". Культ только начинается, осторожность пока не позволяет определенно указать на чудотворность "камушков". Евстратий лишь прозрачно намекает: "Еще не пришло время подробно свидетельствовать о происходящих чудотворениях".
Время это не пришло никогда. Пришел Октябрь семнадцатого.